Нефритовый слоненок - Страница 23

Аптека была открыта – и в праздничные дни можно заболеть! Внутри она мало чем отличалась от наших. Комнату пополам разделял прилавок. За ним неторопливый китаец приготовлял какую-то микстуру, добавляя капельки из разных колб, и время от времени встряхивал бутылочку с темной жидкостью. Перед ним лежал длинный, свертывающийся в трубочку рецепт – столбики иероглифов на рисовой бумаге. За спиной аптекаря всю стену сверху донизу занимали ящики с травами, полки с баночками и бутылями. Закончив взбалтывать микстуру, китаец вопросительно глянул на вошедших.

– Мне бы женьшень, – сказал врач.

– Шанго, шанго, – залопотал аптекарь, услышав знакомые слова, и разложил несколько корешков, называя цены. – Три… шесть… пять рублей.

Самыми дорогими были крупные корешки, точно воспроизводящие фигуру человека.

– В Мукдене дешевле. Придется там взять, – сказал Степан Петрович и пояснил Кате: – В Москву коллеге обещал выслать.

Чтобы не уходить с пустыми руками, он купил дешевый, всего за рубль, скрюченный корешок-инвалидик об одной руке и одной ноге, но зато с толстеньким туловищем.

На обратном пути они немного задержались у кафешантана «Веселые птички».

– Может, посмотрим, что там, и поужинаем заодно? – предложил Степан Петрович.

Швейцар приоткрыл двери, чтобы выпустить подвыпившую парочку, и кафешантан выдохнул разудалую музыку с клубами теплого душного воздуха.

– Что-то мне не хочется, – засомневалась Катя, но заглянула в окно с отодвинутыми шторами и минуту смотрела, как негр с изящной блондинкой в киримоне и русский офицер с китаянкой в голубом очень узком платье танцевали между столиками кэк-уок. Дамы старательно льнули к партнерам. Кате вдруг стало противно, и она потянула старого врача назад, к коляске. – Пойдемте, в госпитале поедим.

Рано утром Степан Петрович тихонько, чтобы не разбудить Зою, постучал в темное окошко. Катя неслышно выскользнула на улицу. Он придирчиво оглядел девушку:

– Не замерзнешь? Одеяло захвати – ноги укутаешь.

У ворот стояли две линейки. На облучке одной восседал извозчик.

– Забирайся рядом с ним, присматривайся. Он только по городу провезет, а дальше сама.

– Я?..– испугалась Катя. – А смогу? – Но пути назад не было, и она попробовала успокоить сама себя: – Вообще-то я полгода в школу верховой езды ходила…

– Тем более, Катенька… Лошади смирные, дорога ровная. А выедем из Харбина, какого-нибудь попутчика в помощь прихватим.

Попутчиком оказался русский мужик в китайском ватном халате, ковыляющий с палкой по обочине тракта.

– Ты откуда и куда? – спросил Степан Петрович, притормаживая на робко-просительный взмах руки.

– Ваше благородие, из госпиталя я, зовут Ильей, в свой Новочеркасский полк добираюсь. Три дня назад он под Байтану стоял.

– Садись вон к барышне. За извозчика будешь. Править-то хоть сможешь? Руки целы?

– Целы, ваше благородие. Нога только покалеченная.

– Эх, бедолаги. Вояка в халате – смех сквозь слезы.

И линейки тронулись. Катя передала вожжи Илье, лошади почувствовали крепкую мужскую хватку, побежали быстрее, и девушка смогла наконец осмотреться. По обе стороны дороги присыпанные неглубоким снегом поля. Участки отделены друг от друга темными остовами деревьев. Иногда они собирались в небольшой лесок, пытаясь укрыть селение с прямой улицей, аккуратными фанзами и кумирней. По узким дорожкам спешили арбы, запряженные тройками низкорослых крепких лошадок. Чем дальше от Харбина, тем менее оживленными были деревеньки, тем больше испуга и настороженности мелькало в узкоглазых желтых лицах, провожающих взглядами повозки. К вечеру попалась первая полуразрушенная деревня с разбитой кумирней, с раскиданными по снегу, обезображенными идолами. Катя, давно перебравшаяся к Степану Петровичу, спросила:

– Неужели здесь были бои?

– Нет, это работа карательных отрядов, говорят, за укрывание хунхузов. Дальше – больше… Есть деревни, где камня на камне не осталось. Представляешь, Катюша, сколько нужно терпения китайцам, сколько выдержки, чтобы беспрекословно переносить все это и безропотно смотреть, как чужеземцы двух стран варварски распоряжаются на их земле, разбивают фанзы, растаскивают веками скопленное добро.

Илья, всю дорогу певший песни, затянул что-то очень знакомое. Уловив фамилию Куропаткина в его басе, Катя спросила Степана Петровича, о чем поет Илья. Врач притормозил, чтобы вторая линейка догнала их, и прокричал Илье:

– Спой-ка еще разок!

И снова над полями и сопками Китая зазвучали куплеты, ловко слепленные – кем? – из злободневных событий и известных стихов:

Куропаткину обидно,
Что не страшен он врагам…
«В поле бес нас водит, видно,И кружит по сторонам.»
А наместник уезжает
Безвозвратно, навсегда —
«Птичка божия не знаетНи заботы, ни труда».
С Порт-Артуром попрощался.
Получив большущий нос.
«Гром победы раздавайся,Веселися, храбрый росс».
Генералов вереница,
Офицеров без числа —
«Спой мне песню, как синицаТихо за морем жила».
Но китаец, как хозяин,
Раскричится иногда:
«Что ты ночью бродишь, Каин?Черт занес тебя сюда».
А Ояма наступает
Ночью и при свете дня —
«Посмотри, как он играет,Дует, плюет на меня».
Грустно, вяло и несмело
Рать солдат пустилась в путь,
«Ноги босы, грязно тело,И едва прикрыта грудь».
Поработал на солдата
Интендант не без греха.
«Хороши наши ребята.Только славушка плоха!»

– Не без юмора русский народ, однако, – заметил Степан Петрович, – и глаз острый. Вчерашний «Вестник маньчжурских армий» смотрела? «Командир корпуса благодарит войска… японские обозы отступают… музыка полковых оркестров… настроение войск веселое…» Это, видно, в редакции им было весело с ханшина.