…И теперь я свой собственный премьер-министр, но если премьер-министр Британии заботится только об основных делах, то я знаю мельчайшие детали, а с другой стороны, он отчитывается в сделанном, а мне нет необходимости это делать…
…Да, реформы в управлении страной нужны! Но что делать с министрами? Они все подобострастны и не умеют работать. Принудить их выйти в отставку? Но такого никогда не было, и мера приведет к панике среди народа…
…Я с удовольствием занялся бы реформами, но сейчас встают другие задачи, гораздо более неотложные…»
Это было давно. Сейчас большинство министров заменено несомненно более прогрессивными и работоспособными. Но сколько еще надо сделать! Освободиться от неравноправных договоров… Расширить сеть телеграфных линий и железных дорог… А больницы? А школы? Ну как можно говорить о выборной власти, когда народ столь темен? Вот если бы все, и дети крестьян тоже, могли получить такое же образование, как принцы. Да, именно образование – самое главное. И король выкраивал время, чтобы проследить, как идет подготовка к открытию Национальной библиотеки, снова и снова думая о будущем. Подходит старость. Чаще нездоровится, быстрее настигает усталость. Кому передать бразды правления? Казалось бы, вопрос излишний. Есть кронпринц. В его возрасте он был королем уже десять лет. Чулалонгкорн по любому поводу старался побеседовать с сыном, только три года назад вернувшимся под отчий кров. Не слишком ли он попал под власть западных идей? Хотелось передать Вачиравуду опыт, богатейший опыт управления страной. Жаль, что в старшем сыне нет божьей искры организатора. Умен. Хороший оратор. Имеет прекрасные манеры. Но замкнут. Сам в себе. Предпочитает одиночество. И главное, не имеет государственного мышления, умения охватить все одним взглядом. И людей не очень любит. А как же можно править народом, не любя его? Жениться вот не собирается… Нет, не в отца… Характер плохой. Нетерпим с подчиненными. Зато Чакрабон в отца. Вот кому быть бы королем. Деловит. Дипломатичен. Умница. Организатор. Но ничего уже не изменить. И жена еще его… Хотя что ж Чакрабон? Он в армии на своем месте…
После долгих размышлений, как показалось королю, он выбрал единственно верное решение. Пожалуй, здоровья хватит лет на десять. Если из них пять работать с максимальным напряжением, то потом, в шестьдесят, можно отречься в пользу сына и оставшееся время тщательно курировать каждое действие Вачиравуда, направляя его доброжелательной отеческой рукой. Пока она не ослабеет. И Чулалонгкорн изрек: «Я побыл королем, а теперь хочу побыть отцом короля!»
И воодушевленный этой идеей, он купил на имя Саовабхи солидный участок земли к северу от Бангкока и распорядился начать строительство резиденции, где можно было бы коротать старость. Дворец тайского лорда, или Пья Тай, – так назвали несколько комфортабельных деревянных особняков в чудесном саду. Постройка еще не была окончательно завершена, а Саовабха уже проводила здесь самые жаркие месяцы. Король ежедневно навещал ее, проезжая две мили на любимом желтом электромобиле. И Ежика привозили сюда королеве.
Но дед впервые увидел внука не в Пья Тае, а в королевском монастыре на церемонии кремации леди Пиам. Вся обширнейшая королевская семья собралась здесь. Белые траурные одежды. Скорбные лица. Только малыши-ползунки были оставлены на попечение нянек. А Ежик был уже в солидном двухлетнем возрасте.
И король поднял его на руки, удивленно узнавая в нем родные черты. Саовабха прощалась с матерью. Ей было не до радостей мирских. Только через день Чулалонгкорн сказал ей: «Я видел вашего внука. Он очень мил и похож на отца. Странно, но я сразу ощутил в нем свою плоть и кровь. Кажется, я его успел полюбить. Очень приятно, что малыш совсем не выглядит европейцем». Ежик и правда был темноволосым и черноглазым, но кожа у него была светлой. А если его видели рядом с Катей, то говорили, что он ее сын.
Король снизошел до малыша. Ему доставляли Ежика. Чулалонгкорн сажал его на колени и, вдыхая полузабытый молочный детский запах, замирал от наслаждения, спрашивая в который раз:
– Ты чей сын?
– Папин!
– А он мой сын!
И дед с внуком смеялись, довольные друг другом. Чулалонгкорн подарил Ежику тайского пони, ярко-красную педальную машину и крошечную саблю. Совсем как настоящая. Только настоящее имя не мог решиться подарить.
Но все же семейная идиллия. Наконец-то все любят всех.
Если бы не внешнее беспокойство, витающее в воздухе Бангкока.
В начале июня Намарона предупредила Катю, что стол будет накрыт весьма скромный.
– Продолжается стачка китайцев. Рынок пустеет. Свежей рыбы и фруктов там вообще нет. Может быть, предупредить, чтобы никто не приходил?
– Вряд ли это имеет смысл. К обеду подойдут не многие. Обстановку они знают. Да и у остальных дома тоже вряд ли столы ломятся от еды…
Второй день разговоры вращались около темы «стачка – китайцы».
– Их можно понять. Тройное увеличение подушного налога для китайцев, после того как Чулалонгкорн не раз говорил, что они полноправные члены общества, – защищал Вильсон китайцев.
– Но они в большинстве своем богаче сиамцев. Глядишь, только что появился гол да бос, а через год и лодка своя для перевозки риса и домик какой-никакой. Не откажешь им в умении мыслить и в деловой хватке, – продолжал спор принц Чира Након-Чайси. – Оттого что отдадут они в казну по шесть тикалей с носа, не обеднеют. Тут же наживутся на крестьянах. Что ни ростовщик, что ни банкир, то китаец. Не нравится – пусть уезжают.
– Вы говорите наживутся на крестьянах, – пытался разобраться Махидол. – Значит, налог, взятый с китайских торговцев, окажется наказанием для сиамских крестьян?