Нефритовый слоненок - Страница 59

Рачамани написал на листке бумаги несколько английских слов и подозвал проходившую мимо монашку:

– Саоя, знаешь ли ты дворец Парускаван? Так передай конверт кому-нибудь для его высочества Чакрабона.

Рачамани не стал даже заклеивать конверт: из прислуги никто по-английски читать не может, а попадет к жене – она вряд ли поймет, о чем идет речь.

...

«В. прибегла к средствам предков. Трудно предугадать дальнейшее. Если будет время, всегда рад Вас видеть.
Пра Рачамани».

Глиняные фигурки, время от времени сбрызгиваемые водой, хорошо просохли в тени, не растрескавшись. Монах залюбовался своей работой. Не хуже, чем у потомственных мастеров. Нужен был еще шнурок. Он выбрал самый красивый – шелковый, красный. Все поэффектней – цвета крови. Потом вспомнил, что ночью все кошки серы и цвет не будет играть роли. Ну да ладно! Он отряхнул желтую тогу от комочков глины и пошел погулять по монастырскому саду, собраться с мыслями. Темноты не было. Луна, бледневшая на закате обсосанным леденцом, к ночной страже рассиялась так, что лишь самые яркие звезды были видны на небе. Валиндра сидела в беседке напротив Рачамани, перебирающего четки, и ждала, пока он заговорит.

– Мне открывается, что ваше прошлое существование не благоприятствует совместной жизни с принцем в настоящем. Более того, я вижу, что в нынешнем существовании вы не предназначены друг для друга. Таков путь, предначертанный Кармой. Предотвратить будущее не в моей власти. Я попробую помочь вам, но не хочу зря обнадеживать. – Он помолчал Валиндра едва дышала в темном углу. Глаза подводят. А есть ли она там или ушла, испугавшись? – Вот фигурка принца. Возьмите ее.

Бледные девичьи руки в бледных лучах луны протянулись к монаху.

– Согрейте ее своим дыханием и теплом своих ладоней.

– Ладоней… – эхом повторила Валиндра. Где взять тепло ладоней? Руки от волнения были влажными и холодными. Холоднее утренней росы. Она подышала на фигурку, прижала ее к груди, пытаясь согреть и оживить сбивающимся перестуком сердца.

Прошло несколько минут.

«Ом!..» Она вздрогнула от неожиданно громко произнесенного магического слова.

Рачамани забрал у нее мужскую фигурку, связал ее с женской черно-красным в свете луны шнурком и, подвешивая к ветке дерева, заговорил вполголоса:

Ом…
Пусть полюбит вновь Чакрабон,
Пусть забудет он крепкий сон,
Пусть у ног твоих будет он.
Покорен Валиндрой, покорен…

Ом! Ом! Ом! – далеко ударяли по воде весла гребцов.

Ом! – хлопнула дверь храма.

Ом! – тоненько откликнулся монастырский гонг, и все опять погрузилось в молчание.

– Вас проводить?

– Нет, учитель, благодарю. У ворот меня ждут слуги. – Валиндра сняла с пальца кольцо с рубином и положила его возле четок.

– Я не могу принять подношение, – сухо проговорил Рачамани.

– Это дар монастырю, учитель. Не обижайте меня. – И она, накинув темный шарф, быстро вышла из беседки.

«Бедная девочка, – подумал Рачамани, прислушиваясь к шелесту легких шагов, – ее жаль тоже. Но Валиндра слишком своенравна и вряд ли смирится так скоро…»

После ужина Лек разбирал корреспонденцию. Взял с журнального столика конверт. Развернул записку. Нахмурился.

– Читала?

– Зачем? Там стоит твое имя… – Катя подошла к нему. – Что-нибудь случилось?

– Ах, глупые выходки. Но тебе, вероятно, следует знать. Вдруг она надумает прийти в Парускаван еще.

– Ты о ком? Пусть приходит. А почему – еще?

– Это та девушка, о которой я говорил тебе в Константинополе. Я имел счастье беседовать с ней неделю назад. – В его голосе послышались иронические нотки. – Ты не ревнуешь?

– Нет. Я не сомневалась, что тебе придется так или иначе с ней объясниться.

– Ее зовут Валиндра. Она была здесь, переодевшись служанкой.

– Значит, это ее я видела, когда выходила из зверинца. Слишком открытым и пристрастным для простолюдинки показался мне взгляд девушки. Она переживает? Теперь я буду чувствовать себя виноватой и перед ней тоже…

– Не стоит. У каждого своя судьба, и ты ни при чем тут. Но мне сообщили, – он махнул рукой в сторону скомканной бумажки, – что Валиндра прибегла к магическим заклинаниям, чтобы вернуть меня. Вряд ли это заслуживает внимания. Ты не волнуйся… Просто имей в виду. Чары, магия – бред какой-то. Я тебя люблю, Катюша. Знаю, что слишком часто и подолгу оставляю тебя одну. Но осталось потерпеть немного. Отец уже вполне спокойно беседует со мной о государственных делах. И я решил, что, как только он коснется темы своих увлечений, будь то фотография или его любимые леггорны, я сразу перейду к разговору о тебе. По-моему, он уже близок к прощению… Мне пора идти. Постараюсь не очень задерживаться.

– Ну что ты, милый. Будь там столько, сколько нужно.

Катя улыбнулась, подумав при этом, что скоро, как полагается хорошо воспитанным сиамским дамам, забудет вообще свое лицо неулыбающимся, махнула прощально рукой обернувшемуся Леку и поднялась в зеленый кабинет. Не включая света, опустилась в кресло. Пока не заслезились глаза, смотрела на крошечный огонек у иконостаса. И вдруг неожиданно для себя всхлипнула… Здесь тоже появилась женщина, которая ненавидит ее, воображая удачливой соперницей. Но ведь у нее и в мыслях не было кого-то отнять. А смогла бы она сама воспользоваться средствами магии? Речь не о том, верить или не верить в волшебные чары, а о том, чтобы только использовать, ожидая, что «присушишь» избранника. Трудно ответить – вообще… А если конкретно? С самых начал? Если бы предложили приворожить Савельева? Да так, чтобы на всю жизнь… Согласилась бы? И тут же ответила себе категорично: «Нет! Не хочу – против воли». Как же так? А если бы ее, Катю, стал привораживать человек неприятный, ненужный, чужой? И она вынуждена была бы влюбляться насильно, испытывая сопротивление каждой клеткой… Нет, избави бог от такой любви. Пусть даже верной и пожизненной. Ах, ерунда все это!